Он поправил бабочку и двинулся к алтарю. Принял из рук пожилого напуганного джентльмена невесту. Произнёс нужные слова громко, серьёзно, уверенно. Надел на потный палец девицы золотое кольцо. Поцеловал в дрожащие губы.
Потом, пока невеста рыдала на груди у подруг, оплакивая молодость, отошел в сторонку, чтобы позвонить в банк и убедиться в поступлении средств. Не то чтобы беспокоился, но на всякий пожарный. Вздрогнул, почувствовав на своем локте чье-то невесомое прикосновение.
- Всё в порядке? – мать невесты смотрела чуть заискивающе. - Не волнуйтесь, мэм, - наклонился, чмокнул леди в морщинистую щёку. - Не обижайте её. Она хорошая девушка, хоть и с непростым характером…
Быстрым уверенным шагом направился к уже-жене, подхватил её за талию, увлёк в круг танцующих, закружил в вальсе, похожий на прекрасную бабочку-махаона – весь изящный, учтивый, легкий, но в то же время сильный и надежный. О таких грезят гимназистки и мечтают куртизанки. Таким отдаются домохозяйки – беспрекословно и на всю жизнь. За такими охотятся стервы, внезапно превращаясь в хрустальных ангелов…
- Обожаю, - шептал в маленькое ушко, щекотал дыханием жемчужину в розовой мочке. - Как я счастлива! Как я счастлива! Счастлива… Дождалась своего принца. - Лучилась гордостью невеста и победоносно глядела на сбившихся в стайку подруг. Наконец то она им всем доказала, что не зря ковырялась в кандидатах. Не зря все эти четыре десятка лет воротила нос от всех тупых, нищих, страшных, неотесанных, ущербных придурков, которых с назойливостью плохой свахи подсовывала ей судьба.
Не зря! Любовь явилась к ней сама. Не испугалась её высокого интеллекта и утонченного вкуса. Не отвернулась от её непростых требований. Прониклась её тонким духовным миром и нестандартным взглядом на жизнь. Перепрыгнула через высоченную планку, упала на колени и предложила кольцо с бриллиантом, руку, сердце и блестящее будущее. Невеста ликовала… Жених пожирал её восторженными взглядами.
*** Утром, пока разморённая счастливица похрапывала в кружевную подушку, он спустился к лимузину и достал оттуда саквояж. Открыл, поморщился. Вытянул двумя пальцами с дюжину хорошенько стухших носков, разложил их как можно живописнее по «королевскому» номеру. Затем тщательно обгадил белоснежный сортир, обсыпал щетиной раковину и отвинтил от кремов и шампуней все крышечки. Вздохнул, выкладывая зубную щетку с засохшей пастой на туалетный столик. Взяв с бара бутыль скотча, сделал большой глоток, прополоскал хорошенько горло, вытащил из хьюмидора помеченную красным сигару, затянулся и выпустил изрядный столб дыма прямо в лицо новобрачной.
Та закашлялась. Вскочила, словно ошпаренная. Вытаращила глаза на мужа.
- Ты? Ты? Ты… - Завтрак где? – рыкнул он и, не дождавшись ответа, загасил сигару о шпалеры с херувимами. Развернул обомлевшую девицу в удобную позу, после чего быстренько взъестествовал и снова закурил. – Завтрак где? Яйца люблю всмятку, бекон среднепрожаренный, сок налить так, чтобы от края бокала было два с половиной пальца. Кофе температурой не ниже восьмидесяти и не выше семидесяти по Цельсию. И пепельницу. Второй раз повторять не буду. Вперёд… Проследить лично, а то знаю я эти гостиницы пятизвездочные.
Пока она недоумевающая зависала возле обгаженной сантехники, он включил динамики на полную громкость, выбрав из десятка дисков шансон.
- Что это? Что всё это означает? – спросила она тогда, когда обрела голос.
Он сделал музыку громче. Тогда она метнулась к проигрывателю, нажала на клавишу «офф». «… ветерсеверн…», - динамик захлебнулся. Он встал с кровати, на которой валялся, разумеется, в ботинках. Спокойно собрал с туалетного столика все её кремики и духи и вышвырнул их в распахнутое окно. Блям, бум, бах, бэмц… Кремики падали на плитку патио и разбивались с разнообразными, но приятными звуками.
- Где завтрак? Музыку на место верни. - Ах так… - Побагровела она и схватилась сперва за сердце, а потом за торшер. - Драться хочешь? – он поднялся, поигрывая мышцами. – Ну, давай… - Ты.. Ты… Там в ванной… - запищала она, подаваясь, однако, чуть назад. – И куришь… И пьяный. И вообще… - Не пьяный, а выпимши. Курю! В сортире насрал. И что? Брезгуешь? Мужем родным брезгуешь?
Он надвинулся на неё грозно, неумолимо… Она пискнула, бросилась вон из номера, забыв про халат.
- Кудааа? – заорал он на весь этаж. – Куда в сорочке? Шлюююха! Живо оденься…
Вернулась, наспех натянула джинсы и футболку, спустилась на кухню. Там собралась было поразмыслить о случившемся, но получила смску «жду, скучаю, твой котик» и снова впала в недоумение. Днем была одарена новыми кремиками, обругана за слишком короткую юбку, обласкана великолепным куннилингусом, напугана неожиданным всплеском ярости за неправильно подогретое полотенце… Ничего понять так и не успела. Решила подумать позже. Вечером пошли танцевать в соседний клуб. Он был безупречен. На них смотрели все, все ей завидовали, все восхищались любовью в его синих глазах. «Я счастливая», - думала она. «Мне повезло», - думала она. «Тебе повезло, что я тебя там не убил», - заявил он ей в номере – «Чего ты пялилась по сторонам, как шлюха»?
Она с полчаса разрывалась на части и не соображала, порадоваться ли тому, что муж ее ревнует (значит любит) или оскорбиться на «шлюху». Поглядела на его хмурые брови, на его набитые кулаки и отчего-то выбрала вариант «порадоваться». В постели он был нежен и предусмотрителен. Утром она обнаружила себя обсыпанную лепестками белых роз, соскочила с кровати, чтобы броситься к напевающему в душе «владимирский централ» любимому и вляпалась босой ногой в лужицу полупереваренного вчерашнего ужина. От ужина знатно несло полупереваренным же скотчем.
Пока она шла мыть пятку, разрывалась между благодарностью за тюльпаны и отвращением от «ужина». Посмотрела на его тугие ягодицы, эрегированный член и безупречный строгий профиль. И выбрала благодарность.
Через неделю тюльпаны завяли. Новых никто так и не приобрел. Вечерние выходы в свет сменились на редкие посиделки в макдональдсе, где она смотрела строго в стену, чтобы не спровоцировать любимого на приступы ярости (как-то он чуть не избил слишком ретивого официанта, теперь она старалась быть «незаметнее»). Утром она бежала за завтраком, потому что опоздание грозило скандалом, вываливанием в окно предметов туалета (включая интимные) и косыми взглядами других постояльцев. Днем она таскалась с ним по дешевым барам, где старалась не обращать внимания на его заигрывания с девками и улыбаться, когда он кивал в ее сторону , поясняя «это моя… сосет отлично». Ночью с опаской ждала, будет ли он слишком слюняво-нежен или слишком откровенно-груб.
Могла бы уйти, конечно. Взять сумочку и свалить. Но отчего-то боялась. Немного мужа, потому что он пояснил, что к браку относится ответственно и что это у них навсегда. «И только смерть разлучит нас. Твоя…», - пошутил он однажды. Но гораздо больше она боялась признаться в том, что ошиблась. Стыдно. Ей было стыдно. И чтобы оправдать себя, она научилась оправдывать его. «Он меня любит, но просто такой… яростный, неукротимый», - убеждала она свое отражение. И на его частые требования «скажи что любишь», отвечала сразу и страстно «да! люблю».
К окончанию медового месяца она знала, как следует складывать его трусы и носки, какого цвета выбирать туалетную бумагу и как не обращать внимания на естественные реакции мужского организма. Она знала, что нужно в основном молчать и изредка подпевать «владимирскому централу». Она даже сменила гардероб, подарив горничной все слишком открытые блузки и «мини» (из тех что остались после того, как он порезал столовым ножом кое-какие самые откровенные одежки на лоскутки).
Изредка звонили родители и подруги. Спрашивали «ну как оно». «Великолепно»! – отвечала она. А что еще она могла ответить, интересно? Во-первых, ей необходимо было держать лицо, а , во-вторых…
Во-вторых, она стремительно и неуклонно умнела.
***
- На ваш взгляд, наша девочка уже готова к браку? - Абсолютно. Замечательная. Замечательная девушка!
Они встретились ночью в кафешке напротив отеля. Она спала, поэтому не слышала ни как звякнуло обручальное кольцо о стекло столешницы, ни как защелкнулись замки саквояжа, ни как провернулся ключ в замке. Она даже не почувствовала его губ на своем лбу. Он вышел через черный ход и сразу направился в кафе, туда где его ждали тесть и тёща, уставшие после долгого пути.
- Последний платеж? - Через год после свадьбы, как и договаривались. – Устало улыбнулся, пожал руку пожилому джентльмену. Склонился над маленькой тревожной леди, коснулся губами ее ладони. Положил на стол заверенные нотариусом документы: согласие на развод, отказ от всех имущественных претензий.
- Она будет страдать? - старик спрятал глаза, кажется, дрогнул голосом… - Вы не останетесь? - Нет. И нет. И дело не в том, что она мне не нравится... - Да. Конечно, - засуетился старик, - вы же, наверняка, расписаны на год вперёд. Для вас это всего лишь работа. - На два года… И не работа! Не работа, но служение. Великое самоотверженное служение. Когда вся твоя жизнь - жертва на алтаре истинной любви.
Жрец говорил это уже самому себе. Стоял, подставив лицо дождю и твердил нараспев пафосные, глупые слова… Слова не спасали – смешили. От смеха становилось легче. Хохоча в голос, Жрец тормознул такси и приказал ехать в аэропорт.
***
Она плакала ровно неделю. Потом вздохнула с облегчением. Через два месяца обратила внимание на приятного вдовца из соседнего квартала (странно, отчего раньше он казался ей лысым занудой без чувства юмора). Через полгода вышла замуж. «Второй» брак оказался счастливым и крепким. Про первого мужа она вспоминала редко, всегда тепло и с благодарностью.
